120 дней Содома - Страница 47

«Ну уж нет! – сказал Епископ, – я не такой бесстрастный, как господин Председатель; сперма жалит меня, и надо, чтобы она вышла». Говоря это, он вытворял перед всеми такие вещи, о которых нам пока еще не позволяет говорить тот порядок, о котором мы договорились, но похотливость которых заставляла очень быстро пролиться сперму, жжение которой стало стеснять яйца. Что касается Дюрсе, то он, всецело поглощенный задницей Терезы, не издавал ни звука; судя по всему, природа отказывала ему в том, что она предоставляла двум другим, поскольку обычно он не оставался нем, когда она одаривала его своими милостями. Госпожа Дюкло, видя, что все успокоились, продолжила свой рассказ о развратных приключениях:

«Спустя месяц я увидела человека, которого надо было почти насиловать для действия, достаточно похожего на то, о котором я вам только что рассказала. Я какаю в тарелку и подношу ему под нос; он сидит в кресле, погруженный в чтение и, кажется, не замечает меня. Он бранит меня, спрашивает, как я осмеливаюсь быть такой нахальной, чтобы совершать подобные вещи перед ним, но в конце концов нюхает какашки, разглядывает их, трогает рукой. Я прошу у него прошения за эту вольность; он продолжает говорить мне глупости и кончает, держа какашки у себя под носом, обещая найти меня в будущем.

Четвертый использовал для подобных «пиршеств» лишь семидесятилетних женщин. Я видела, как он действовал с одной из них, которой было никак не меньше восьмидесяти. Он лежит на канапе, матрона, сидя над ним на корточках, вываливала ему старое дерьмо на живот, тряся его старый сморщенный член, который почт не получал разрядки. В доме у госпожи Фурнье была еще одна особенная конструкция: своего рода стул с дыркой; человек мог помещаться таким образом, что его тело находилось в другой комнате, а голова – на месте горшка. Я устраивалась со сторож тела и, встав на колени у него между ног, старательно сосала его член во время всей операции. Итак, эта особая церемония заключалась в том, что какой-нибудь простолюдин, специально нанятый для этого, не слишком вдаваясь в подробности того, что ему предстоит делать, входил с той стороны, где было сиденье стула, садился на него и отправлял туда свой кал, падавший прямо на лицо пациента, которого я обхаживала. Исполнитель должен был непременно быть грубой деревенщиной, страшнее и отвратительней жабы; кроме того, было необходимо, чтобы он был старым и некрасивым. Сначала его показывали гостю, если он был лишен всех этих качеств, то не годился. Я ничего не видела, но все слышала: настоящим шоком стал для меня миг разрядки этого человека; его сперма устремлялась мне в глотку, по мере того, как говно покрывало ему лицо; я видела, как он выходил оттуда, будучи в таком состоянии; его прекрасно обслужили. После окончания этой операции я встретила того любезного человека, который только что оказал ему эту услугу: это был добродушный и честный овернец, работавший подручным у каменщиков, очень довольный тем, что заполучил мелкую монету за работу, которая заставляла его освободиться от тяжести в кишках и была для него намного приятнее, чем таскать ручные носилки. Он выглядел пугалом из-за своего уродства, и, судя по всему, ему было больше сорока».

«К черту Бога, – сказал Дюрсе, – вот как это надо проделывать». И он прошел в свой кабинет с самыми старыми шлюхами, Терезой и Ла Дегранж; спустя несколько минут все услышали его крики, но, вернувшись, он не пожелал рассказать компании о тех эксцессах, которым только что предавался. Подали ужин, который был не развратнее обычного; друзьям в голову пришла мысль провести время после ужина, запершись – каждый в своем углу – вместо того, чтобы забавляться всем вместе, как они обычно делали; Герцог занял будуар в глубине с Эркюлем, госпожой Ла Мартен, своей дочерью Юлией, Зельмир, Эбе, Зеламиром, Купидоном и Мари. Кюрваль захватил себе гостиную для рассказов, устроившись там с Констанс, которая каждый раз дрожала от страха, когда ей приходилось оставаться с ним, и которую он совершенно не собирался успокаивать, а также с Фаншон, Ла Дегранж, «Разорванным-Задом», Огюстин, Фанни, Нарциссом и Зефиром. Епископ прошел в гостиную собраний с госпожой Дюкло, изменившей в тот вечер Герцогу (мстя за его измену, которую он совершил), уведя с собой Алину, «Струю-В-Небо», Терезу, Софи, очаровательную крошку Коломб, Селадона и Адониса. Что касается Дюрсе, то он остался в столовой, где убрали остатки ужина и разбросали ковры и подушки. Итак, он уперся там с Аделаидой, своей дорогой супругой, Антиноем, Луизон, мадам Шамвиль, Мишеттой, Розеттой, Гиацинтом и Житоном. Эти действия были продиктованы скорее усилением похоти, чем какой-либо другой причиной: головы так разгорячились в тот вечер, что, по единодушному мнению, никто не пошел спать, а, напротив, в каждой комнате было совершено столько гнусностей и мерзостей, что невозможно себе представить. К рассвету все захотели снова сесть за стол, хотя много пили в течение ночи. Сели вперемешку, не соблюдая различий; кухарки, которых разбудили, отправили к столу взбитые яйца, луковый суп и омлеты. Все выпили еще, но Констанс была очень печальной, ничто не могло успокоить ее. Ненависть Кюрваля росла одновременно с ее несчастным животом. Она только что ощутила ее на себе во время оргий этой ночью, где было все, кроме ударов: договорились, что дадут подрасти ее «груше»; итак, она ощутила на себе самые скверные приемы, которые только можно себе представить. Она хотела пожаловаться на это Дюрсе и Герцогу, своему отцу и своему мужу, которые послали ее ко всем чертям и сказали, что в ней несомненно есть какой-то недостаток, который они сами не замечали, если она может так не нравиться и самому добропорядочному и честному человеку: вот и все, чего она смогла добиться. Затем все отправились спать.