120 дней Содома - Страница 6


К оглавлению

6

Рожденный гурманом в такой же степени, что и пьяницей, он был достойным сотрапезником Герцогу; мы еще увидим, на какие подвиги были способны эти обжоры.

В течение последних десяти лет Кюрваль не выполнял своих обязанностей Председателя суда не только потому, что был уже неспособен; я думаю, если бы он и мог еще что-то делать, то его бы упросили никогда больше не утруждать себя. Кюрваль вел жизнь распутника, любые извращения были ему по душе; те, кто его близко знал, подозревали, что в основе его огромного состояния лежат два или три отвратительных убийства. Как бы то ни было, судя по тому, что произойдет в дальнейшем, именно этот вид извращений в высшей степени его возбуждал; за это преступление, сведений о котором почти нет, он и был удален от Верховного Суда.

Теперь мы поведаем читателю об одной истории, которая даст ему представление о характере Кюрваля.

Рядом с домом председателя проживал бедный носильщик, отец прелестной девочки, который имел несчастье обладать возвышенными чувствами. Уже раз двадцать к нему и его жене приходили посыльные с предложениями за большие деньги уступить девочку, но родители упорно отказывались. Тогда Кюрваль, от которого исходили эти предложения и которого эти отказы только возбуждали, не зная как заполучить девочку в свою постель, решил попросту колесовать носильщика. План был хорошо продуман и точно выполнен. Два или три мошенника, нанятых Председателем, уже в конце месяца обвинили несчастного в преступлении, которого тот никогда не совершал, что вскоре привело его в парижскую тюрьму Консьержери. Председатель, как вы понимаете, сразу завладел этим делом и, так как он не был заинтересован в его долгом разбирательстве, то, благодаря подлогу и деньгам несчастный в три дня получил приговор: «колесование», хотя ни одного преступления он в своей жизни не совершил и только хотел уберечь честь дочери. Вскоре последовали ходатайства. Вызвали в суд мать девочки и так представили ей дело: мол, она – единственная, кто может спасти мужа, если согласится на предложение Председателя. Она посоветовалась – к кому она обратилась, вы догадываетесь, – и ответ ей был: медлить нельзя. Несчастная, плача, сама привела дочку к ногам судьи; он обещал все, но на самом деле не собирался держать свои обещания. Он не только опасался, что в случае освобождения муж узнает, какая цена заплачена за его жизнь, но тут был и особый садизм: получить обещанное, не выполнив обещания. Этому преступлению Кюрваль придал особую окраску порочности и жестокости, что в высшей степени возбуждало его сладострастие.

Его дом находился напротив того места в Париже, где совершались казни. Казнь несчастного должна была происходить как раз там. В назначенное время к нему привели жену и дочь носильщика. Окна со стороны площади были занавешены, так что жертвы не знали, что там происходит. Негодяй, хорошо осведомленный о часе казни, выбрал этот момент, чтобы обесчестить дочь, причем он заставил мать держать девочку в объятиях и так все устроил, что выпустил сперму в задний проход дочери в тот момент, когда отца колесовали на площади. Как только дело было сделано, он закричал: «А теперь идите смотреть, как я сдержал свое обещание!» И открыл окно. Когда несчастные увидели своего мужа и отца истекающим кровью под ножом палача, обе потеряли сознание. Но Кюрваль все предвидел; обморок стал их агонией: обе были отравлены и никогда больше не открыли глаз.

Несмотря на предпринятые меры предосторожности, чтобы навсегда скрыть эту историю, кое-что все же просочилось наружу. О смерти женщин не узнал никто, но в деле мужа заподозрили служебную недобросовестность. Мотив преступления был наполовину известен, и результатом стала отставка Председателя.

С этого момента Кюрваль, которому не надо было больше соблюдать внешние приличия, пустился очертя голову во все пороки и преступления. Свои будущие жертвы он искал повсюду, убивая их в соответствии с извращенностью жестоких вкусов. Так, для удовлетворения своих желаний он использовал класс неимущих. Днем и ночью он отыскивал бедных женщин, ютящихся по чердакам и сараям, под предлогом помощи, заманивал их к себе, насиловал и отравлял собственноручно; это было его любимым развлечением. Мужчины, женщины, дети – ему было безразлично, кто это был, – лишь бы испытать сладострастие. За эти преступления он мог тысячи раз оказаться на эшафоте, если бы не его кредиты и золото, которое тысячи раз его спасало. Можно не сомневаться в том, что он, как его приятели, был далек от религии; более того, он ее страстно ненавидел, и в этом у него были особенные заслуги, поскольку в свое время им было написано несколько антирелигиозных произведений; они даже имели успех, о котором он без конца вспоминал, и который был еще одним излюбленным источником его наслаждения.

Итак, мы увеличили число любителей сладострастия еще на одного. А теперь прибавьте туда Дюрсе.

ДЮРСЕ было пятьдесят три года, он был мал ростом, толст и коренаст, лицо имел миловидное и свежее, кожу очень белую; все тело, особенно бедра и ягодицы, у него было как у женщины; задница свежая, крепкая и пухленькая, но с ярко выраженной привычкой к содомии; его инструмент любви был удивительно маленьким, с трудом достигал двух дюймов в толщину и четырех в длину; извержения семени были у него редки, мучительны и малообильны, им предшествовали спазмы, которые приводили его в бешенство и толкали на преступления; грудь у него тоже походила на женскую, голос был нежный и приятный. В обществе он слыл порядочным человеком, хотя душа его была не менее черна, чем у его приятелей. Дюрсе был школьным товарищем Герцога, в юности они ежедневно вместе забавлялись, и одним из любимых занятий Дюрсе было щекотать свой задний проход огромным членом Герцога.

6