120 дней Содома - Страница 20

«Я присоединилась к своей подружке. Операция Луи закончилась, и мы, пребывая обе в несколько паршивом настроении, покинули монастырь (я – почти с решимостью больше туда не возвращаться). Тон Жоффруа унизил мое детское самолюбие и, не углубляясь более, откуда исходило это отвращение, я не хотела больше ни продолжений, ни последствий. Но все же на роду мне было написано пережить еще несколько приключений в этом монастыре, и пример моей сестры, которая, как она мне сказала, имела дело более чем с четырнадцатью мужчинами, должен был убедить меня в том, что я еще не дошла до предела в своих похождениях. Я заподозрила об этом три месяца спустя после последнего приключения, когда ко мне обратился один из этих добрых преподобных отцов, человек лет шестидесяти. Не было такой хитрости, какой бы он ни применил, чтобы убедить меня прийти в его комнату. Одна из них, в конце концов, удалась, да так удачно, что одним прекрасным воскресным утром, сама не знаю, как я почему, я там оказалась. Старый распутник, которого звали отец Анри, заперся со мной, как только я вошла, и от души поцеловал меня. «А! Маленькая шалунья, – воскликнул он с восторженной радостью. – Ты теперь у меня в руках, на этот раз от меня не убежишь». Было очень холодно, мой маленький нос был полон соплей, как это довольно часто бывает у детей. Я хотела высморкаться. «Ну, нет, нет! – сказал Анри протестуя против этого. – Я, я сам проделаю эту операцию, моя крошка». И, уложив меня на свою кровать так, что моя голова немного свешивалась вниз, он сел рядом со мной, притянув мою опрокинутую голову к себе на колени. Можно было подумать, что в этом состоянии он пожирал глазами эти выделения моей плоти. «О! Прекрасно маленькая соплюшка, – говорил он, млея. – Как я сейчас буду сосать это!» И вот, склонившись над моей головой и полностью засунув мой нос себе в рот, он не только проглотил все эти сопли, которыми я была вымазана, но даже сладострастно поводил кончиком языка по очереди в обеих моих ноздрях, и с таким мастерством, что ему удалось вызвать у меня два-три чиха; это удвоило поток, которого он страстно желал и поглощал с такой поспешностью. Но, господа, об этом человеке не спрашивайте у меня подробностей: то ли он ничего не сделал, то ли сделал свое дело в штаны, – я ничего не заметила, и среди его обильных поцелуев и облизываний ничто не отметило сильного экстаза; поэтому я думаю, что он совсем не кончил. Он более не приставал ко мне, даже руки его не ощупывали меня; уверяю вас, фантазия этого старого развратника могла бы достигнуть своей цели с самой честной и самой неискушенной девочкой в мире, да так, что она не смогла бы увидеть в этом и тени разврата.

Но иначе дело обстояло с тем, кого случай послал мне в день, когда мне исполнилось девять лет. Отец Этьен, таково было имя этого распутника, уже несколько раз намекал моей сестре привести меня к нему; она приглашала меня навестить его (тем не менее, не пожелав отвести меня туда: как бы наша мать, которая кое о чем уже подозревала, не прознала об этом); наконец, я оказалась лицом к лицу с ним, в углу церкви, около ризницы. Он взялся за дело так изящно, употребил такие убедительные доводы, что меня ничего не насторожило. Отцу Этьену было около сорока лет, он был свежим, бравым, сильным. Едва мы оказались в его комнате, как он меня спросил, умею ли я возбуждать член. «Увы! – сказала я, краснея, я даже не понимаю, что вы хотите этим сказать». – «Ну что ж! Я научу тебя этому, крошка, – сказал он, целуя меня от всего сердца в губы и глаза. – Мое единственное удовольствие – обучать маленьких девочек; уроки, которые я им даю, так великолепны, что они никогда о них не забывают. Начни вот с чего: сними свои юбки, поскольку, если я буду тебя учить, как надо за это взяться, чтобы доставить мне удовольствие, то необходимо также, чтобы я научил тебя, что ты должна делать, чтобы принимать его; нам ничто не должно мешать на этом уроке. Ну, давай начнем с тебя. То, что ты видишь здесь, – сказал он, положив руку на мой бугорок, – называется влагалищем… Вот что ты должна делать, чтобы доставлять себе приятные ощущения: легонько тереть пальцем это небольшое возвышение, которое ты ощущаешь и которое называется клитор.» Заставляя меня проделывать это, он прибавил: «Взгляни, моя крошка: пока одной рукой ты трудишься там, пусть то один, то другой палец незаметно погружается в эту сладкую щель…» Потом, направив мою руку, произнес: «Вот так, да… Ну и что? Ты ничего не ощущаешь?» – продолжал он, заставляя меня наблюдать за его уроком. – «Нет, отче, уверяю вас,» – ответила я ему простодушно. – «О, мадонна! Ты просто еще слишком мала, но года через два ты увидишь, сколько удовольствия это тебе доставит». – «Подождите, – сказала я ему, – я все же думаю, что чувствую что-то». И я терла, как только могла, в тех местах, о которых он мне сказал… Действительно, какое-то легкое сладострастное щекотание убедило меня, что этот рецепт не был химерой; широкое применение с тех пор этого спасительного метода убедило меня в ловкости моего учителя. «Теперь перейдем ко мне, – сказал Этьен. – Поскольку твое удовольствие возбуждает и мои чувства, я должен их удовлетворить, мой ангел. Держи, – сказал он мне, вкладывая в руки орудие столь огромное, что я едва могла обхватить его двумя своими маленькими руками. – Держи, дитя мое, это называется член, а вот движение, – продолжал он, водя мои сжатые руки быстрыми толчками, – это движение называется «напрягать». Так, в этот момент ты мне напрягаешь член. Давай, дитя мое, давай, старайся изо всех сил. Чем быстрее и тверже будут твои движения, тем скорее ты приблизит! миг моего опьянения. Но следи за главным, прибавил он, по-прежнему напрягая мои толчки, – следи за тем, чтобы головка всегда была открыта. Никогда не покрывай ее кожицей, которую мы называем «крайняя плоть»: если эта крайняя плоть покроет часть, которую мы называем «головка», то все мое удовольствие растает. «Ну-ка, посмотрим, крошка, – продолжал мой учитель, – посмотрим, что я сделаю сейчас с тобой.» С этими словами, прижавшись к моей груди, пока я по-прежнему продолжала действовать, он так ловко положил свои руки, с таким мастерством двигал пальцами, что в конце концов волна удовольствия захватила меня; таким образом, именно благодаря ему я получила первый урок. И вот голова у меня закружилась и я оставила свое занятие; преподобный отец, который был готов к тому, чтобы прекратить его, согласился отказаться на мгновение от своего удовольствия, чтобы заняться лишь моим. А когда он дал мне полностью вкусить его, то заставил снова приняться за дело, которое прервал мой экстаз; потом попросил меня больше не отвлекаться и заниматься только им. Я сделала это от всей души. Это было справедливо: я испытывала некоторую признательность к нему. Я действовала так старательно и так хорошо соблюдала все, что он мне советовал, что чудовище, побежденное быстрыми толчками, наконец, изрыгнуло всю свою ярость и покрыло меня ядом. В этот момент Этьен, казалось, был в припадке сладострастной горячки. Он страстно целовал мои губы, он теребил и тер мой клитор; его бессвязный бред еще лучше передавал распутство. Наши органы он называл самыми нежными именами, что делало привлекательным горячечный бред, который длился очень долго, и из которого галантный Этьен, отличающийся от своего собрата, глотателя мочи, вышел лишь для того, чтобы сказать мне, что я прекрасна, что он просит меня приходить снова к нему, и что он будет всегда обращаться со мной так, как это было. Сунув мне в руку мелкую золотую монету, он отвел меня туда, где застал, и оставил восхищенную и очарованную новым значительным состоянием, которое, примиряя меня с монастырем, заставило принять решение почаще туда приходить. Я была убеждена, что, чем старше я стану, тем больше найду там приятных приключений. Но судьбой мне было уготовано другое: более значительные события ждали меня в новом мире; вернувшись домой, я узнала новости, которые нарушили мой опьяняющий восторг, в котором я пребывала после моей последней истории…»